Он почувствовал желание сказать что-нибудь прямо сейчас, причем с таким равнодушием и холодным достоинством, чтобы миледи сразу поняла: все ее насмешки пропали даром! Он спросил, тщательно выдерживая тон:

– Позвольте осведомиться, куда мы направляемся?

– В Клерми.

Что это за Клерми и где оно – Джоакин понятия не имел. Но спросил со знающим видом:

– Почему именно туда, миледи? В чем превосходство сего населенного пункта?

– Стану я отчитываться перед наемником.

– Я – вольный меч, благородный странник, миледи. Воинская честь составляет важнейшее различие между мною и наемным отребьем!

Леди Аланис не ответила. Он поглядел на нее и залюбовался: грациозная стройная фигурка, вдвойне романтичная в лучах лунного света. Даже чахлая кобыла под нею смотрелась не так уродливо, как будто переняла у всадницы долю грации. Обида начала растворяться в душе воина. Он добавил несколько мягче, хотя и с должным самоуважением:

– И если уж вам так не мил Южный Путь, то извольте знать. Военному делу я обучался в землях, совершенно на него не похожих. Мои боевые странствия пролегали через Ориджин, Закатный Берег и Мельничьи Земли. Также мне довелось служить барону Бройфилду в подвластной вам Альмере.

Она и тут не ответила, и Джоакин пригляделся внимательнее: уж не уснула ли? Тогда заметил скверную штуку: плечи девушки мелко подрагивали, а при дуновениях ночного ветра она зябко сжималась, кутаясь в плащ.

– Миледи, уж не усилилась ли ваша лихорадка?

– В… вам какое дело? – дрожа, процедила Аланис.

– Ваше здоровье – моя главнейшая забота! Давайте сделаем привал, обработаем рану, а затем я разожгу костер и согрею.

– П… пока темно, мы будем ехать! – отрезала герцогиня.

– Я искренне тревожусь за вас…

– Сударь, прошу: едьте молча. Н… не справляетесь – побеседуйте со своей кобылой. Но меня оставьте в покое!

Досада вновь сдавила горло, но вскоре уступила место тревоге, а затем примешался и оттенок стыда. Разве можно обижаться на раненую, слабую, испуганную девушку, недавно утратившую отца? Разве она не делает все возможное, когда просто едет сама, без посторонней помощи? Чего еще можно ждать от нее?!

Она ехала час за часом. Прохлада усиливалась, выпала роса. Миледи комкала платье на груди, сжималась, тщетно стараясь согреться. Джоакин предложил свой плащ, и она отказала гневным взмахом руки. Однажды она зашаталась и едва не упала с лошади. Однако, ей достало упрямства, чтобы продолжать движение до самого утра.

Когда рассвело, от джоакиновой обиды не осталось и следа. Было лишь сострадание… и восторг.

15 сентября 1774г. от Сошествия

Фаунтерра

Сидя на полу тренировочного зала, Менсон Луиза рода Янмэй рисовал коня.

Конь выходил отличный, особенно – грива: угольно черная, яростно пламенистая. Менсон тщательно выводил изгиб каждой пряди. Покусывал кончик бороды, пытаясь представить ветер, треплющий конский волос. То и дело подтачивал карандаш бритвой: тот быстро тупился и приходил в негодность. Ничего другого на рисунке не было, одна лишь грива. Менсон рисовал то, что видел в своем воображении, а видел он только гриву.

Зал оглашался стуком учебных мечей. Владыка рубился с лазурным гвардейцем. Тот был из новеньких и, по незнанию, принялся поддаваться. Адриан трижды выбивал у него меч. Менсон не следил за боем – его интересовал гривастый конь. Он слышал только звуки ударов: тук – тук – стук – тарам! Меч полетел на пол. Тук – стук – тук – стук – тарам! Кто-то снова лишился оружия. Менсон знал, что побеждает владыка. Не было нужды смотреть.

Он почесал подбородок, прищурился и понял, что две длинные пряди должны спадать набок и тянуться вдоль конского хребта. Менсон нарисовал их, а затем и луку седла, которой почти касался кончик пряди. …тук – стук – хах! – тук – тарарам!

– Бейтесь в полную силу, – холодно бросил владыка. – Если вы неспособны на большее, то вам не место в гвардии.

– Ваше величество…

Пристыженный рыцарь подобрал меч, а женский голос из ложи произнес:

– Никто не сравнится в бою с вашим величеством!

Их там двое, женщин: невеста-выскочка и Медведица из Нортвуда. Бесстыдная лесть – это по части невесты. Менсон представил, что девица перекатывает слова на языке, как листья табака, обильно смачивает слюной, перетирает зубами и сплевывает сладковатую липкую жвачку. Он нарисовал передние зубы лошади.

Звук шагов, шорох воздуха. Владыка прошелся по залу, вращая мечом, разминая кисть.

– Клэнси, повторите-ка еще раз, что пишут Литленды?

Клэнси – первый секретарь императора. Если Менсон посмотрит на него, то увидит сияющую лысину и непременно подумает о самоваре.

– Ваше величество, герцог Литленд заверяет вас в своей преданности и клянется прибыть ко двору, едва уладит пограничный конфликт.

– С западниками, надо полагать?

– Да, ваше величество.

– Что за конфликт?

– Письмо коротко, ваше величество: голубиная почта. Герцог сказал только, что его форпосты атакованы кочевниками.

– Ясно, – тон владыки изменился: – Чего вы ждете, сир? Нападайте!

Шаги – стук мечей. В этот раз жестче, суше, яростней. Гвардеец атаковал в полную силу. Зубы жеребца выходили ровными, острыми, длинными: конь молод и горяч. Хах! Стук. Стук. Хах. Шаги смещались, гвардеец давил владыку, теснил к краю площадки. Адриан берег силы и отступал. Заманивает, – отметил Менсон, выводя конскую губу. Звонко отстучала серия ударов. Один звук выпал – глухое касание, гвардеец задел корпус владыки. А в следующий миг вскрикнул: владыка рубанул по ногам и попал в коленную чашечку.

– Слабо, – констатировал Адриан. – Капитан Бэкфилд, на позицию.

Капитан вышел, молодецки пришаркивая подошвами. Со свистом рассек воздух.

– Капитан, – спросил император, – что с агентурой Ориджинов?

– Истреблена под корень, ваше величество!

Клац – стук – стук. Владыка провел пробную атаку, капитан парировал.

– Под корень? Правда?

– Тридцать шесть шпионов взяты. Мои люди работают с ними.

Хах. Стук. Стук.

– Я слышал, кто-то успел бежать…

– Адъютант лорда-представителя.

– Кто-то остался в Фаунтерре, верный Ориджинам?

– Никак нет!

Стук. Стук. Стук. Серией мощных ударов владыка отбросил капитана к ложе.

– Неужели? Прямо ни одного?

– Не могу знать, – сквозь стук мечей процедил Бэкфилд.

– Лучше. Правда всегда лучше. А что с голубятнями?